Неточные совпадения
Рассуждает она
о людях, ей знакомых, очень метко,
рассуждает правильно
о том, что делалось вчера, что будет делаться завтра, никогда не ошибается; горизонт ее кончается — с одной стороны полями, с другой Волгой и ее горами, с третьей городом, а с четвертой — дорогой в
мир, до которого ей дела нет.
В
мире о нравах и жизни нового гражданского Дома имели гораздо меньше верных сведений, чем
о жизни в старых католических монастырях,
о которых когда-то любили
рассуждать.
Так, например, плевать у нас можно, а"иметь дерзкий вид" — нельзя; митирологией заниматься — можно, а касаться внутренней политики или
рассуждать о происхождении
миров — нельзя.
Провозглашение это возникло при следующих условиях: Вильям Ллойд Гаррисон,
рассуждая в существовавшем в 1838 году в Америке обществе для установления
мира между людьми
о мерах прекращения войны, пришел к заключению, что установление всеобщего
мира может быть основано только на явном признании заповеди непротивления злу насилием (Мф. V, 39) во всем ее значении, так, как понимают ее квакеры, с которыми Гаррисон находился в дружеских сношениях.
То он вел речь
о роли кельтийского племени в истории, то его уносило в древний
мир, и он
рассуждал об эгинских мраморах, напряженно толковал
о жившем до Фидиаса ваятеле Онатасе, который, однако, превращался у него в Ионатана и тем на миг наводил на все его рассуждение не то библейский, не то американский колорит; то он вдруг перескакивал в политическую экономию и называл Бастиа дураком и деревяшкой,"не хуже Адама Смита и всех физиократов…"–"Физиократов! — прошептал ему вслед Бамбаев…
Какая сладость в мысли: я отец!
И в той же мысли сколько муки тайной —
Оставить в
мире след и наконец
Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно, —
Злодеем потому, что жизнь — венец
Терновый, тяжкий, — так по крайней мере
Должны мы
рассуждать по нашей вере…
К чему, куда ведет нас жизнь,
о том
Не с нашим бедным толковать умом;
Но исключая два-три дня да детство,
Она, бесспорно, скверное наследство.
Благо жизни такого человека в любви, как благо растения в свете, и потому, как ничем незакрытое, растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в
мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности человек не
рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей любви, чем та, которая заявляет требования, — а отдает себя, свое существование той любви, которая доступна ему и есть перед ним.
Так-то всю жизнь
рассуждая о первой причине, запутался несчастный богослов и, вместо того, чтобы понять, что у него уже не стало разума, стал думать, что не стало больше высшего разума, управляющего
миром.